На дайрях волна паники, поддерживать которую я отказываюсь! Только спокойствие и положительные эмоции!
Мы со всем справимся, к любому будем готовы! Так что просто познакомимся с тем добром, что я успел написать за фб 
Для фандома fandom Skam 2017
Название: Деструкция
Автор: kitenokk
Беты: Laufeyjar_Sonr, Morgana_SL
Размер: миди, 5597 слов
Пейринг/Персонажи: Эвен Бэк Найшейм/Исак Вальтерсен
Категория: слэш
Жанр: ангст, мистика
Рейтинг: PG-13
Саммари: Эвен замечает его взгляды снова и снова, пока не решается узнать, что, черт возьми, с этим парнем не так.
Примечание/Предупреждения: 1) ООС; 2)AU; 3) ОМП; 4) упоминается смерть персонажа; 5) нецензурная лексика
Новый учебный год обещал стать тем ещё приключением. Эвен шёл, не оглядываясь, к кампусу, надеясь успеть занять ту же комнату на третьем этаже, что и в прошлом году. Промозглый ветер, необычный для сентября, так и пытался продуть насквозь, но даже такие мелочи, как прохладная погода не могли испортить ему предвкушение. Всё внутри трепетало, поэтому, когда он вбегал в комнату, еле выпытав у распределяющего именно эту и на этом этаже, он даже не задумался о причине своей странной мании. До того, как попал внутрь.
Всё было на своих местах: окна выходили в сторону двора, освещаемые утренним солнцем, деревья чуть выросли, теперь доставая макушками до третьего этажа. Внизу, прямо под балконом, на до боли знакомой полянке, стоял кособокий стол, выдержавший даже прошедший несколько месяцев назад ураган. Всё, кроме тех, о ком он старался не думать, даже не вспоминать…
Кровати, расставленные в творческом беспорядке по комнате, были аккуратно застелены. Гитара, которой прикрывалась случайно появившаяся дырка в стене, исчезла, оставляя в груди Эвена со своей пропажей очередное отверстие. Скинув вещи на ближайший стол, он прошёлся по комнате, заглянул в одинокий шкаф, под кровать и даже в каждую тумбу — но комната казалась стерильно чистой. Они ушли, не оставив и следа. А может уборщица, он отчаянно на это надеялся, тщательно убрала последствия их пьяных погромов. Сурово пожурила взбалмошных мальчишек и выкинула, стёрла, сожгла все послания к чертям, будто и не было их. Не заботясь о чувствах блудного студента, провалявшегося где-то там полгода и не нашедшего ни одной зацепки, в комнате, которая тогда казалась их идеальным общим домом.
Руки тянулись к мобильному, все номера оставались на месте, но силы воли не хватало нажать на звонок. Слишком поздно что-то менять, их нет даже в городе. Может быть стоило дать знать о себе хоть немного раньше… Не было никакого толка сейчас об этому думать, и отвлёкшись от мрачных мыслей Эвен продолжил осмотр. У крайней слева кровати оказался одинокий рюкзак, а под самой средней — чемодан ярко-синего цвета. Он не мог понять, почему сразу их не заметил, и лишь то, что его друзья никогда не выбрали бы такие вещи, позволяло не тешить себя странными надеждами.
Второй курс Эвена Бек Найшейма начинался сумбурно и одиноко, и, говоря откровенно, он бы ничего не хотел менять. Даже если в самопровозглашённом одиночестве и была нездоровая доля мазохизма. Вдоволь насмотревшись на ближайший лес и вытащив из закромов чемодана инструменты, он отправился строить свою жизнь в этих стенах заново, начиная со злополучного стола. А потом, если соседи не посчитают его ненормальным, можно было и познакомиться.
***
Столовая в кампусе была построена ещё в те года, когда на весь университет приходилось около ста избранных студентов. Преподаватели искренне верили, что именно это и было лучшим временем заведения, но увы, сами тогда учились разве что в школе, а может ещё пачкали пелёнки. Посему в довоенном строении, даже отреставрированном по последнему слову техники, катастрофически не хватало мест. Дрейк и Оливер, видно наловчившиеся ещё на первом курсе, успели занять очередь, явно продвигающуюся в параллельной вселенной. За те тридцать минут, что они стояли в толпе, Эвен не заметил, чтобы хоть кто-то вокруг сдвинулся вперёд ни на дюйм.
Живот издал возмущённый рык, скорее всего общаясь с соседями, и чтобы хоть как-то отвлечься, Эвен высматривал вдали свой, теперь уже не кособокий, персональный столик. Сидеть у общежитий за обедом здесь не любили, предпочитая располагаться под бесконечными деревьями на манер хиппи, используя любимые куртки в качестве пледа. Странные приоритеты, но приезжим не стоило судить местных, это Эвен усвоил ещё три года назад, напоровшись на группу угрожающего вида парней, которые в итоге оказались легкоатлетами. Менее угрожающими они от этого не стали, но вот пару советов по быстрому побегу студентам отсыпали, заодно завербовав в свои ряды Микаэля. Влюблённый взгляд того на мускулы парней был главной темой разговоров ещё, кажется, недели три.
Вернувшись из воспоминаний, Эвен понял, что всё это время простоял, пялясь в одну точку. Не самая лучшая стратегия поведения для новичка, которую в итоге пришлось сменить на рассматривание разношёрстного народа в зале. Счастливчики, кто успел прийти за обедом до образования очереди, уже сидели на большой поляне, греясь в солнечных лучах. Без особых насмешек над ожидающими, но и без жалости. По крайней мере, откладывать трапезу из-за пары сотен голодных взглядов никто не собирался.
Поймав себя на бесплотных попытках высмотреть знакомые тёмные макушки, Эвен с удивлением заметил, что конец страданиям близок: Оливер тянулся через трёх девушек к сокам, попутно отвешивая настолько странные комплименты, что те явно не могли понять хоть сотую часть их смысла. Может у них и выйдет подружиться, парень был забавным и весёлым, но улавливал атмосферу словно чёртов эмпат, за эти два дня всегда умудряясь вовремя заткнуться. Дрейк наоборот казался его противоположностью: медленно и очень вдумчиво укладывал к себе в тарелку брокколи, выбешивая этим одновременно всех окружающих и заодно себя самого. Воистину, эти парни вдвоём могли бы свести с ума кого угодно, благо Эвен, выросший среди таких же странных бесенят, вливался в коллектив идеально.
Намазывая маслом долгожданный тост и одновременно пытаясь не вылить на милую девочку впереди подрагивающий стаканчик с кофе, он заметил на себе чей-то пристальный взгляд. Желание обернуться было невыносимым, но вместе с тем терять остатки концентрации было слишком непозволительно. Аккуратно пристроив стаканчик на плечо выползшего из ниоткуда Оливера, Эвен бросил взгляд в конец зала, туда, откуда, как ему казалось, кто-то активно старался прожечь в нём дыру — но успел заметить лишь тёмную толстовку и невысокий рост ускользающего сквозь толпу парня.
Наживать врагов не хотелось совершенно, а других мыслей относительно странных взглядов у него не было, посему здраво рассудив, что, опять же, пялиться в спину кому-то там слишком странно, Эвен, наконец, оплатил чёртовы тосты и двинулся к выходу. Лёгкое чувство дежавю не проходило с утра, но он до последнего пытался списать это на забытую любовь к бессмысленному ожиданию. Другие воспоминания прочно хранились за мраморной стеной из всякой ерунды, вроде вкуса пива или запаха приправ на летней кухне.
Утащив сопротивляющихся парней за почти идеально починенный столик Эвен, наконец, вздохнул полной грудью. Идеально. Может и не так, как могло бы быть… там, в другом измерении, в прошлом или будущем, но невероятно потрясающе. Усевшийся на облезлый пенёк с наибрезгливейшим выражением лица Дрейк оказался тем самым недостающим элементом, чтобы Оливер заржал, свалился со складного стула и подбил ногой стол, свалив всю еду на землю к чёртовой матери.
Помирая со смеха, в остатках чужого салата, Эвен был на удивление абсолютно счастлив.
***
Большую часть занятий вели по привычному принципу — пока тебя видят, присутствие отмечают и замечаний не делают — ты хороший студент. Если вдобавок к прочему ты сможешь решить два теста из трёх, вполне возможно даже заработаешь скидку на обучение. Такие условия устраивали почти всех, разве что кроме работающих однокурсников и профессора Грина. И если с первыми недовольными разбирались убеждением и отчислением, угомонить новаторски настроенного мужчину не мог никто. Может оттого, что он всё-таки был доктором наук и деканом факультета, а может его просто боялись, вдруг ему пришло бы в голову переключиться со своими вопросами от студентов к коллегам?
На пары к Грину попадать боялись, предпочитая отработать пропуски где угодно ещё, как минимум из-за того, что в аудитории не было ни одного безопасного места. Кого, о чем и зачем спросить, казалось, не знал даже сам профессор, вгоняя тем самым и без того нервных студентов в панику. Но были и у него плюсы: тех, кто активно врывался в полемику, он любил, поощрял и всячески защищал, стараясь культивировать среди «тестовых зомби» хоть кого-то с мозгами. Эвен считал это занятие, безусловно, полезным и может даже нужным, но лишь когда на это можно было полюбоваться со стороны. Определённо не принимая в диспуте участия. По пыткам студентов профессором Грином, наверное, можно было бы написать курсовую работу, если бы только он не был тем, кто её допускал.
Посему занятия профессора он посещал активно, даже радостно, вплоть до этого дня. Всё началось внезапно, когда он отвлёкся, пытаясь безуспешно высмотреть в огромной аудитории своего надоедливого наблюдателя, Грин подкрался незаметно к их ряду и спросил в лоб:
— В чем смысл жизни, мистер Бэк Найшейм?
Одновременно в голове Эвена пронеслась тысяча вариантов, от несбыточных мечтаний до наполеоновских планов. Все они выглядели идеально, каждая вселенная, каждый иной исход всё тех же событий. Слишком много несбыточного на него одного. Но была у этих планов, задумок, вариантов всего одна общая черта, абсолютно до тошноты банальная, кроме которой ни черта больше не приходило в голову…
— В счастье, мистер Грин.
Брови у профессора непроизвольно поднялись вверх, видимо он ожидал то ли других вариантов, то ли большей конкретики. Казалось, он даже призадумался над ответом, чем побудил всех неспящих однокурсников повернуть головы в сторону странной беседы.
— В чем же тогда счастье? — он улыбался уголками губ, что делало его хоть немного не таким суровым. Если отвлечься от атмосферы, забыть, кто он есть, то мистер Грин выглядел как самый обычный пожилой мужчина. В этот момент Эвен почти решил спросить его, знает ли он ответы на свои вопросы.
— Я пока не нашёл ответ, профессор, — даже не приблизился, если бы он решился отвечать откровенно. Чувство дежавю крепко держалось полторы недели, и сейчас Эвен думал лишь о том, что для счастья ему достаточно будет не испытывать этого ощущения дни напролёт. — Но думаю, обязательно узнаю. В ближайшем будущем.
По залу прокатился тихий смех, быстро сошедший под взглядом профессора, и когда мистер Грин уже направился к кафедре, он резко обернулся и, кажется, искренне сказал:
— Обязательно сообщите мне, если узнаете, мистер Бэк Найшейм.
Это было почти похоже на план, ну или неплохой мотив, найти то самое счастье, которое люди пытаются найти всю жизнь и рассказать об этом преподавателю, которого знаешь от силы с год. Но зато забавно, Эвен усмехнулся и быстро обернулся, почувствовав на себе прожигающий знакомый взгляд. На протяжении этих полутора недель такие моменты вошли в привычку: Эвен оборачивался, парень терялся в толпе или просто куда-то девался, как по мановению волшебной палочки, чем сначала интриговал, а сейчас добился вполне ощутимого раздражения.
Как и сейчас, оглядев верхние ряды аудитории, Эвен заметил его не сразу, узнав лишь по привычному стилю и комплекции. На последнем ряду, положив ноги на стол, сидел худощавый парень в мешковатой одежде. Глаза и лицо были прикрыты козырьком бейсболки, которая в свою очередь была частично скрыта тёмным капюшоном безразмерной толстовки. Если бы не выдержанность одежды в одном стиле, парень напоминал бы подозрительную личность, которой, собственно, по определению Эвена и являлся, но здесь всем и на всё было безразлично, так что со своей странной проблемой ему придётся разбираться самостоятельно.
Продолжая буравить незнакомца взглядом ещё с минуту, он сдался, отвернувшись, и принялся за монотонную работу по записыванию гриновских лекций, которые, в отличии от его неожиданных вопросов, были слишком близки к учебным стандартам. Практически засыпая на потёртой парте в конце лекции Эвен был уверен, что почти понял определение того самого счастья, но предательски важная мысль ускользнула, так и не оставив в его голове однозначного ответа.
***
Встреча случилась совершенно неожиданно примерно четыре дня спустя. Комнату 37 на четвёртом этаже общежития для второкурсников они продолжали делить втроём, что, безусловно, радовало парней, разбросавших одежду и книги заодно ещё и на три свободные кровати, помимо собственных. Посему к субботе третьей недели комната приобрела вид то ли свалки, то ли отвратительного по обустройству магазина, торгующего черт знает чем. Было принято пугающее, но необходимое решение — прибраться, что в итоге привело лишь к ссоре и большой горе мусора у двери, с выносом которой комната не стала выглядеть опрятнее ни на йоту. Оливер, усевшись на стул, покрытый разноцветной кучей его же грязных футболок, о чём-то сосредоточенно думал, периодически издавая междометия, раздражающие Дрейка, третий час пытающегося сортировать свои бесконечные книги в каком-то особом порядке.
Ничего из этого не приносило ощутимого результата обоим, как и то, что Эвен ошибочно решил им об этом сообщить. В итоге его, как самого бесполезного, единогласно выпнули за двери «погулять» и не мешать придумывать важные планы. Идея казалась самой разумной из всего, что было предложено за день, да и Оливер уже начинал посматривать в сторону своего телефона, что в большинстве случаев означало его слабоватую ложь при побеге на свидание, которое он искренне пытался прикрыть каким-то очень важным делом. В такие моменты Дрейк обычно тоже спешил на «свидание», которое потом внезапно отменялось и заводило его в глубины университетской библиотеки. Казалось, от этой странной лжи должно было быть хуже, но парни, наоборот, были удовлетворены ответами друг друга, даже если знали правду.
Эвен был уверен, что если посмотреть со стороны, в нём тоже можно было найти бесчисленную кучу всяких разных странностей, начиная от отсутствия звонков, смс и писем, и заканчивая чёртовым непонятным сталкером. Ни одна из специфических особенностей его не трогала, разве что любопытство, подогреваемое невозможностью толком разглядеть лицо парня, не получало нужного выхода. Уже в десятый раз Эвен старался вытолкнуть из головы мысли о слежке или засаде, убеждая себя, что он-то как раз умный, серьёзный второкурсник, и бегать по кампусу за первокурсником (да, он успел разузнать его курс), ему совершенно не к лицу. Но судьбе, как и обычно, было глубоко плевать на чьё-то упрямство и уверенность, ибо стоило ему прийти к любимому дереву в окрестностях территории, там уже сидел… сталкер.
Парень низко склонился над какими-то бумагами и, полностью погрузившись в себя, делал росчерки ручкой по листу. Вокруг валялись скомканные бумажки, подойдя поближе и подняв одну, Эвен увидел на ней своё собственное лицо. Одноцветный рисунок не мог передать картинку полностью, но ярко-чёрная струйка, вытекающая из его рта, и закрытые глаза намекали на некоторые очевидные выводы. Он честно хотел начать диалог с привет, но как-то не получилось, вышло самое что ни есть хамское:
— Какого хрена? — парень подскочил, выронив всю стопку бумаг, которую держал в руках. Ветер, не особо церемонясь, разметал некоторые листы по траве, а часть закинул на близлежащие деревья. Как назло невозможно было разглядеть ни одного рисунка, помимо злополучной картинки, которую Эвен сминал в руках.
— Э-эвен?
Хотелось бы тоже назвать оппонента по имени, или фамилии, или хоть как-то, кроме «сталкер», которым Эвен периодически называл парня в своей голове. Но в данной ситуации, казалось, не было подходящего момента спросить имя, или почему он так себя ведёт, да и банальное «что с тобой не так?», тоже никак не хотелось говориться. Они стояли друг напротив друга и молчали, Эвен осматривал его с ног до головы, запоминая на кой-то чёрт, каждую особенность увиденного лица. Обычный парень, светлые волнистые волосы, серо-зелёные покрасневшие потерянные глаза, как будто от хронического недосыпа. Держит свободной рукой шею, как будто прикрывая что-то или боясь удушения. Странная картина. Бледное лицо, чуть ниже ростом, вроде бы — ничего особенного, но ступорозное состояние не проходило, и ни один адекватный вопрос не приходил на ум.
Первым очнулся парень: дёрнулся, отступил на шаг и в сумасшедшем темпе бросился собирать разбросанные листы вокруг. Эвен присел и, с намерением помочь, схватил первую попавшуюся бумагу, зависнув на ней минуты на три. Когда он уже готов был поднять взгляд, поборов приступ нелепого стеснения, оказалось, что сталкер резво двигался в сторону своего общежития. На паническое «Стой!» он не затормозил ни на йоту, оставляя шокированного и разбитого Эвена с его военными трофеями в руках.
***
Он шёл по просёлочной дороге, обходя ямы и мелкие лужи на пути. Сумерки сгущались, а огни города уже были не видны даже в отдалении. Туман закрывал обзор дальше нескольких десятков дюймов впереди. Искать кого-то в таких условиях было безумно глупо и тщетно, но Эвен срывал голос, выкрикивая в темноту впереди всего одно имя:
— Исак! ИСАК! Вернись! Исак…
Глупо было приезжать в эту глушь, даже на уикенд. Ещё глупее надеяться и жить без плана, не обращая внимания на все скандалы в прошлом. Сейчас он корил себя сколько было сил: что слишком слаб, что поверил Исаку, когда тот наивно обещал жизнь одной минутой…
Они не справлялись, чёрт возьми, они вообще не справлялись. Эвен думал о чём угодно: о матери, которая наверняка волнуется, что они опять пропали на все выходные, о Сане, которая помогала Исаку справиться, что было сил, но всё тщетно… Черт. Все мысли возвращались лишь к одному: Исак убежал. Один, в темноту и незнакомые дворы рьюканских улиц. Он искал его так долго, что казалось, они далеко за городской чертой и уже ушли в чёртов пригород.
— ИСАК!
Как и раньше, без ответа. Связи не было. Эва колесила по другой стороне от их дома на машине, наверняка костеря Криса за длинный язык на все лады, но какое сейчас это имело значение? Того, что было не вернуть.
Вдалеке показался небольшой огонёк и Эвен бросился вперёд со всех ног, надеясь, что это хотя бы какой-то местный горожанин. А может Исак, включивший на телефоне фонарь…
Фара проезжающей через Рьюкан фуры не была светом от телефона, и совсем не походила на отсвет уличных фонарей, но было слишком поздно. Отлетая на обочину, и ощущая отвратительный хруст костей, Эвену отчётливо услышал, что кто-то звал его по имени.
***
Эвен вырвался из сна, когда на часах было почти три ночи. Простыни оказались мокрыми от пота, а руки тряслись так, что поджечь сигарету вышло лишь раза с пятого. Парни, к счастью, продолжали спать, хотя его крик, казалось, повис в тишине тёмной комнаты. Курить в помещении было запрещено, но ему сейчас не было до этого никакого дела. Распахнув окно и высунувшись почти полностью в прохладу сентябрьского утра, Эвен курил и собирал по частицам воспоминания о безумном сне.
Реалистичность кошмара пугала до дрожи, руки ещё чувствовали холод асфальта, а в голове слишком отчётливо для обычного сна слышался лязг тормозов. Левая рука непроизвольно потянулась к шее, туда, где было его счастливое родимое пятно — маленькая чёрная родинка в форме ромба. Стоило дотронуться до неё, и Эвен всегда успокаивался, но в это утро одного касания не хватало, в голову упорно лезли картинки этой страшной ночи. Как назло вспомнилось, что парень, Исак, держался за шею при их последней, реальной, встрече.
Хоть во сне он так и не видел лица того, за кем бежал, Эвен всё равно отчётливо чувствовал, что это именно его имя. Чёртов мальчишка со страшными рисунками и пустыми глазами не отпускал теперь даже во снах, отсылая каким-то непонятным образом безумные картинки. Но, помимо липкого ужаса от ощущения собственной смерти, Эвен цеплялся за то чувство — паники, граничащей с безумием — от осознания, что Исак тоже мог пострадать. Почему-то мысль о своей кончине не вызвала и толики подобных эмоций.
Выкинув окурок прямо из окна, он прикрыл створку и прислонился лбом к холодному стеклу, в полутьме вытаскивая из-под подушки разглаженные листы бумаги. Смотреть на собственное окровавленное лицо сейчас не было никаких сил, но вот второй рисунок, тот, что ввёл его в почти что паралич, был как нельзя кстати. Схематичный, но талантливо нарисованный, какой-то весь остро-болезненный… Как Исак, спящий сейчас в соседнем здании.
Клубы дыма, кровать и лишь они на ней, раскуривающие на двоих одну сигарету, лежащие так близко, что можно дотянуться рукой, провести кончиками пальцев по лицу, на другой половине подушки. Счастливые, с примесью горечи и любви. Такой, о которой Эвен даже не мечтал. Которую никогда за все двадцать лет даже у других не видел.
Он лёг обратно на кровать, поплотнее укутавшись в одеяло, надеясь хоть так избавиться от непрекращающейся дрожи, и убрал рисунок под подушку, тщательно разгладив перед этим все его углы. Наверное, сумасшествие заразно, раз одного почти диалога и нескольких взглядов ему оказалось достаточно, чтобы, как и Исак, сойти с ума. В безумии своего персонального сталкера он точно не сомневался.
Закрывая глаза, Эвен сконцентрировался на злополучной картинке и со всей болезненной искренностью пожелал, чтобы следующий сон был именно таким.
***
Последующая неделя была наполнена учёбой во всех возможных и невозможных вариациях. Преподаватели, решившие, что студенты успели втянуться в атмосферу обучения, поднажали и стали заваливать несчастных бесконечным потоком докладов и курсовых. К Дрейку, прослывшему на потоке умным парнем, подтягивались студенты, с почти-что оленьими по размеру глазами и умоляли помочь, что определённо поднимало ему самооценку и одновременно бесило Оливера, на похождения которого всем вдруг внезапно стало наплевать. Эвен искренне пытался поддерживать беседу, вымучивать из себя защиту докладов и даже отличиться в спорте, задумавшись о чем-то и как ни странно пробежав норматив быстрее всех. Но даже бесконечный поток движущихся и суетящихся вокруг людей не мог заставить его забыть о кошмаре. И рисунках, которые стали его постоянными спутниками, аккуратно сложенные и бережно хранимые в кармане.
Исак Вальтерсен оказался нелюдимым первокурсником, о котором никто толком ничего сказать не мог. Жил в оплачиваемой отдельной комнатке и не общался ни с кем, ни из студентов, ни из преподавателей, проводя всё свободное время в наушниках или классе рисования. Он мастерски избегал любых встреч, где бы Эвен ни пытался его подстеречь, так что хоть для диалога, хоть для выяснения отношений Исака найти было невозможно. И вроде бы, такая манера поведения должна была успокоить Эвена, ведь кошмары не появлялись с той злополучной ночи, но постоянное чувство дежавю и упорные настойчивые, пусть и редкие, взгляды держали в тонусе и подогревали затухающий интерес.
Под конец второй недели и после странного сна, наполненного буднями в другой школе, с другими друзьями и Исаком, постоянно смотрящим сквозь него, Эвен решил начать действовать. Если выловить персонального сталкера стало невыполнимой задачей, нужно было пробраться к нему в логово, то есть в комнату и поискать улики там. Что это за улики, насколько противозаконно и аморально он собирался поступить и вообще «зачем», «как» и «почему» было отметено в сознании как лишние детали.
Осталось лишь проработать детали и найти время для выполнения плана. Только и всего.
***
Корпус первокурсников стоял в небольшом отдалении от остальных, по абсолютно никому не известной причине. Так тянулось уже десятки лет и видимо никто кроме Эвена не находил это чем-то странным. Когда он учился на первом курсе, то пытался подбить друзей придумывать теории, почему же несчастных детишек, хотя какие они вообще детишки, так явно ограждают от остальных, но, увы, затея не пошла. Сейчас само расположение здания было как нельзя кстати, учитывая специфику будущей противозаконной деятельности.
Эвен не гордился собой, а уж решениями своими и подавно, посему пытался отгородить все моральные аспекты проникновения в чужую спальню куда-нибудь в подсознании подальше. Там же были ещё сотни разумных способов узнавания правды, которые как раз таки вытащить оттуда так и не вышло. Время, выбранное для затеи, оказалось идеальным — все голодные первокурсники, а также, видимо, и некоторые преподаватели, которые должны были находиться на территории, стояли в бесконечной очереди. По пути к корпусу Эвен не наткнулся ни на кого, кроме парочки ежей, которым на него и его моральные дилеммы было всё равно.
Комнату Исак выбрал тоже как нельзя кстати, шанс, что помимо него кто-то из соседей вдруг решил не идти на завтрак уменьшался в геометрической прогрессии. Встретить же самого Исака в его спальне было не лучшим исходом операции, но и не самым худшим, в конце концов, ведь первоначальной целью было узнать всё у него лично. Заодно стоило бы спросить, зачем тратить такую крупную сумму денег на отдельную комнату, если всё равно живёшь в общем общежитии, но Эвен был уверен, что даже при подходящем случае не смог бы такое спросить. Впрочем, любопытства это не отменяло.
Попасть внутрь оказалось достаточно простой задачей — подтянуться и залезть на балкон общей гостиной, который, как и у них в корпусе никогда не закрывался. Три шага вправо, вверх по лестнице на этаж и самая крайняя дверь справа, у стены. Комната 14 оказалась закрыта, что несколько смутило удачливого домушника, но не настолько, чтобы не вспомнить о булавке и способе вскрытия простеньких общажных замков. Когда живёшь в одной комнате с четырьмя раздолбаями — научишься всему. Только вот радоваться таким умениям или нет, это, как считал Эвен, был выбор каждого.
Дверь тихонько скрипнула, пропуская гостя, и плавно закрылась за ним, оставляя его один на один с абсолютной тишиной. В попытке отыскать выключатель Эвен умудрился что-то сшибить и на что-то наступить, но в целом, он считал свой план пройденным наполовину. До тех пор пока не осмотрелся.
Стены, покрытые однотонными обычными обоями, были увешаны рисунками и плакатами почти во всех свободных местах. И если норвежские группы и семейные фото понять было легко, то бесчисленное множество рисунков, набросков и картин казались полнейшим перебором. А на десерт, на него в упор с противоположной стены смотрел он сам, точь в точь как в том сне, распластавшийся на асфальте с ещё бьющейся жизнью в глазах.
Шок от увиденного не позволял первое время заметить, как углы этой картины и стена на десятки дюймов от неё были увешаны маленькими рисунками с ними двумя. В незнакомом отеле, кафе, на абсолютно чужих ему улицах Эвен и Исак были вместе, стояли, держась за руки или исступлённо целовались. Сюрреализм происходящего подбирался к верхней границе, если бы не ненавистное уже, отвратительное чувство дежавю, что всё это, каждый момент, каждый сюжет когда-то с ним был.
Схватившись за волосы, Эвен сполз вниз и уселся прямиком на пол, борясь с накатившим приступом мигрени. Нужно было уйти, забыть это сумасшествие как страшный сон, как все кошмары и странные ощущения. Исчезнуть из этого нереального, чужого мира и жить дальше. Но даже с головной болью и трясущимися руками, с полной кашей в голове, Эвен точно мог бы сказать, что забыть это он бы никогда не смог. Хотя бы потому, что прежде его жизнь никогда не была настолько яркой.
С трудом поднявшись с пола и захлопнув за собой дверь чужой спальни, даже не озаботившись попробовать запереть её обратно, он ушёл к себе и завалился на кровать, не раздеваясь, трусливо пряча голову под подушку. Это никак не помогало, но давало ту необходимую иллюзию надежды, что всё в порядке. Что всё обязательно будет хорошо.
***
Подозрительно знакомая женщина тихо плакала на кухне, не обращая внимания на плеск текущей в раковину воды. Наверное, она даже специально пустила её, чтобы заглушить свои редкие рыдания, но Эвен не мог быть уверен наверняка. Хотелось подойти к ней, сесть на соседний стул и утешить её, хоть немного, только пока её семья не придёт, но почему-то не получалось.
Наконец он почувствовал, как ноги сами привели его к ней, а взгляд поднялся вверх, явно в попытке понять, что же случилось. Почему он был ниже её, не поддавалось объяснению, как и то, что слова как будто сами вылетели изо рта:
— Мама? Почему ты плачешь, мама?
Мама? Эта грустная одинокая женщина в пустой кухне? Она была прекрасна даже в слезах, но от её грусти становилось ещё паршивее на душе.
— Эвен, милый, что ты здесь делаешь? — она вытерла слёзы платком, и улыбнулась ему тепло и искренне.
— Доктор сказал, что это серьёзный диагноз. Мама? Я теперь умру?
Глаза женщины расширились, и Эвен почувствовал, как крепко и, вместе с тем, нежно она обняла его за плечи, притянув к себе.
— Конечно нет, дорогой, — тёплой рукой она провела ему по волосам, заправляя локоны за уши. — С тобой обязательно всё будет хорошо.
Закрыв глаза, Эвен стоял в нежных объятиях и безумно хотел, чтобы хоть она в этом странном мире была счастлива.
***
Мироздание любило пошутить — так он окрестил свой последний сон после полного морального истощения от исхода идиотского плана. Рассеянно рассматривая потолок под храп соседей, Эвен никак не мог понять, почему даже во сне они не могли быть просто счастливы. Мама была такой красивой и такой… настоящей. Как на тех фотографиях, что сохранились у бабушки дома. А он был чем-то болен, доставляя ей даже во сне одни только страдания. Если ценой за возможность побыть с мамой были её слёзы, он был скорее согласен пересмотреть в очередной раз свою смерть. Видеть и ощущать страдания дорогих людей не было уже никаких сил.
Собрав всю смелость, которой после этих безумных недель почти не осталось, Эвен, быстро приведя себя в относительный порядок, двинулся к корпусу первокурсников, чтобы подкараулить жертву там, куда она придёт в любом случае. Играть в догонялки больше не хотелось, хотелось правды и, может, хоть какой-то определённости, надежду на которую он лелеял из последних оптимистичных сил. Но и они иссякали с каждым странным моментом, заставляя сомневаться в собственном психическом здоровье.
Пункт наблюдения был обозначен, занят и Эвен, отключившись от реальности, принялся ждать, отвлекаясь разве что на парочку ежей, видимо возвращавшихся со вчерашнего похода. В голове как назло всплыла последняя лекция у Грина, когда в конце занятия он спросил, чуть понизив голос:
— Нашли ли вы своё счастье, мистер Бэк Найшейм?
На что Эвен со всем своим упорством и подкатывающим отчаянием выдал:
— Да, видимо счастье в ответах на все вопросы.
Грин тогда хмыкнул и отвернулся, пробубнив что-то похожее на «ищите лучше», но сейчас, стоя на карауле, Эвен задавался вопросом, а нужны ли эти ответы вообще. И что будет потом, когда он узнает то, чего знать, возможно, даже не хочет.
Из двери выскользнула знакомая фигура, и он, в три прыжка догнав Исака, подтащил его к ближайшей стене, скрытой от посторонних глаз. Тот, как ни странно, не сопротивлялся, лишь смотрел себе под ноги, отказываясь поднимать на оппонента глаза. Разводить уговоры Эвен был не настроен и, прижав поплотнее парня к стене, принялся за допрос.
— Я хочу знать всё.
Исак молчал не поднимая головы, как будто это не он сейчас практически повис в чьих-то руках вместо того, чтобы сидеть на занятии.
— Ты слышишь меня? Ответь мне.
— Тебе это не нужно.
— Не тебе решать, черт возьми, что мне нужно.
Он сам не заметил, как перешёл на крик и чуть ослабил силу, с которой удерживал Исака, от чего тот сполз по стене, садясь прямиком на мокрую траву.
— Прости. Я не хотел на тебя орать.
— Уверен? — он наконец поднял голову, смотря на Эвена своими невозможными серо-зелёными глазами. В упор, практически не моргая, казалось, он пытался одним взглядом донести до него свою боль.
— Исак, пожалуйста… Мне нужно знать. Я ничего не понимаю…
Он хмыкнул, снова опуская голову, и выдал то, что Эвен точно не ожидал услышать.
— А ты думаешь, я понимаю? Я контролирую всё это дерьмо?! Я похож на человека, который всё контролирует?
— Тогда объясни мне! Расскажи мне всё, я могу тебе помочь!
— С чем помочь? Ты даже не понимаешь… Они всегда были со мной, с самого рождения, — он сжал зубы так сильно, что даже Эвен, присевший напротив, услышал их скрип. — Эти грёбаные сны преследуют меня с детства, Эвен. Наша счастливая прошлая жизнь. Я вижу тебя, вижу снова и снова. Каждый мой сон — о тебе.
Исак не выдержав тихо всхлипнул, тут же вытирая выступившие слёзы рукавом толстовки. Не позволяя себе замолчать дольше, чем на пару секунд.
— Я любил тебя даже тогда, когда не знал, что вообще способен на подобное. Рос с этой любовью к тебе, к тому тебе, который мёртв. Которого не вернёт мне ничто, и тому Исаку тоже.
Эвен молчал, не зная, что сказать, что вообще можно на это всё ответить. Сидел и смотрел пустыми глазами на того, кто только что признался ему в искренней любви…
— Ты хочешь быть со мной? Связать жизнь с таким вот мной? Такой правды ты хотел, Эвен?..
— Нет. Да. Я не знаю! Я не знаю тебя, Исак, — в глазах напротив отразилась такая боль, что Эвену стало трудно дышать. Хотелось банально оправдаться, что он не то имел в виду, но слова шли нескончаемым потоком. — Я просто схожу с ума. От всего этого. Слишком много, Исак… Я тебя совершенно не знаю.
— Сходишь с ума от меня? — он попытался отшутиться, но вышло слишком убито. Они так и просидели, неизвестно сколько, пока Эвен первый не решился сказать то, что вертелось на языке.
— Я просто не могу никак привыкнуть, что моя жизнь буквально разрушается на глазах. Сходит с ума…
— Не хочешь окружать себя чокнутыми людьми?
— Что?
Исак улыбнулся своей привычной грустной улыбкой. Такой, которой не было ни на одной из его картин, и пробормотал еле слышно, скорее себе, чем кому-то ещё.
— Просто фраза вспомнилась, забудь.
Он поднялся и пошёл обратно в сторону своего общежития, так и не обернувшись, оставляя Эвена одного разбираться с их, теперь уже общими, демонами.
***
Исак лежал напротив, отчаянно заглядывая в глаза и пытаясь увидеть в них что-то понятное лишь ему одному. Эвену казалось, что он продирается сквозь толщи ваты. Слова давались с трудом, было почти невозможно сконцентрироваться на тихом нежном голосе Исака. Его отчаянного, любимого Исака.
— Я просто знаю, что это не сработает.
Потому что так было каждый раз. И будет снова. Эвен понимал, даже в полном безэмоциональном состоянии, что их не ждёт вместе ничего хорошего. Исак не должен быть рядом с психом… Не должен страдать.
—… и ты возненавидишь меня.
Да, самое болезненное из возможных исходов. Разрушить своей ущербностью жизнь ещё и ему… «Я не хочу!»
— Называется Исак и Эвен, минута за минутой.
Если бы это было возможно, Эвен бы согласился на всё. На самую сумасшедшую идею, на любой компромисс. Лишь трусливо веря, что Исак будет счастлив. С ним и до последнего дня.
— Минута за минутой.
До самого конца.
***
Заснув окончательно разбитым, не раздеваясь и не пытаясь даже настроиться на посещение лекций, Эвен проснулся на удивление бодрым. Особенно учитывая, что проспал он всего несколько часов. На губах ещё чувствовался вкус того поцелуя, скрепляющего договор о самых странных отношениях в Норвегии. И самых лучших, ему хотелось думать, что они были именно такими. До самого конца.
Впервые, с начала этих сумасшедших событий ему захотелось узнать, как всё было там… У тех Исака и Эвена. Смог ли он сохранить ту любовь, что Исак дарил ему, не требуя практически ничего взамен? Услышать и увидеть многие их счастливые минуты, свои счастливые минуты. Или создать их заново, строя то, что уже не сможет разрушить никакая болезнь.
Накинув первую попавшуюся толстовку и не отвечая на бесконечные вопросы взволнованных соседей, Эвен побежал в третий раз за последние дни к отдалённому корпусу. Это входило в какую-то печальную привычку: идти туда воодушевлённо, а возвращаться разбитым в пух и прах. Но он собирался изменить всё, изменить их жизнь, если другой национальности, семей и друзей оказалось мало. Если для счастливого будущего нужен всего-то один уверенный шаг…
Вбегая по лестнице и не заботясь ни о какой конспирации, он отворил знакомую дверь и закрыл её за собой, предотвращая любые попытки сокурсников Исака саботировать очередную сумасшедшую идею. Согласие же самого парня, оказывается, было не настолько необходимо. Стоило Эвену увидеть серое лицо, тёмные круги под пустыми глазами и сгорбленную позу, как мысли о людях за стеной перестали иметь хоть какое-то значение.
Нагло залезая в обуви на кровать и пристраиваясь рядом с сжатым в недоверии и, возможно, панике Исаком, Эвен начал говорить. Рассказывать всё, чем была наполнена его жизнь до сих пор. Про смерть матери, депрессию отца, отличных друзей и его собственные идиотские решения, из-за которых он и оказался снова на втором курсе этого рокового университета. Он говорил, говорил и не мог остановиться, пытаясь донести до Исака всю разницу между ними: им и тем Эвеном, который был неплохим человеком, но слишком боялся сделать тот самый важный шаг.
Исак, казалось, не верил, но повернулся и смотрел распахнутыми глазами, видимо пытаясь заодно прочесть по губам те слова, что мог невольно прослушать. Мало ли, какие у него таланты. Эвен был намерен узнать всё, со временем, просыпаясь и засыпая вместе, отгородившись от бесконечных кошмаров и строя уже новую, другую жизнь.
— Минута за минутой?
— Нет, Исак. Просто вместе и до самого конца.
Мы со всем справимся, к любому будем готовы! Так что просто познакомимся с тем добром, что я успел написать за фб Для фандома fandom Skam 2017
Название: Деструкция
Автор: kitenokk
Беты: Laufeyjar_Sonr, Morgana_SL
Размер: миди, 5597 слов
Пейринг/Персонажи: Эвен Бэк Найшейм/Исак Вальтерсен
Категория: слэш
Жанр: ангст, мистика
Рейтинг: PG-13
Саммари: Эвен замечает его взгляды снова и снова, пока не решается узнать, что, черт возьми, с этим парнем не так.
Примечание/Предупреждения: 1) ООС; 2)AU; 3) ОМП; 4) упоминается смерть персонажа; 5) нецензурная лексика
Новый учебный год обещал стать тем ещё приключением. Эвен шёл, не оглядываясь, к кампусу, надеясь успеть занять ту же комнату на третьем этаже, что и в прошлом году. Промозглый ветер, необычный для сентября, так и пытался продуть насквозь, но даже такие мелочи, как прохладная погода не могли испортить ему предвкушение. Всё внутри трепетало, поэтому, когда он вбегал в комнату, еле выпытав у распределяющего именно эту и на этом этаже, он даже не задумался о причине своей странной мании. До того, как попал внутрь.Всё было на своих местах: окна выходили в сторону двора, освещаемые утренним солнцем, деревья чуть выросли, теперь доставая макушками до третьего этажа. Внизу, прямо под балконом, на до боли знакомой полянке, стоял кособокий стол, выдержавший даже прошедший несколько месяцев назад ураган. Всё, кроме тех, о ком он старался не думать, даже не вспоминать…
Кровати, расставленные в творческом беспорядке по комнате, были аккуратно застелены. Гитара, которой прикрывалась случайно появившаяся дырка в стене, исчезла, оставляя в груди Эвена со своей пропажей очередное отверстие. Скинув вещи на ближайший стол, он прошёлся по комнате, заглянул в одинокий шкаф, под кровать и даже в каждую тумбу — но комната казалась стерильно чистой. Они ушли, не оставив и следа. А может уборщица, он отчаянно на это надеялся, тщательно убрала последствия их пьяных погромов. Сурово пожурила взбалмошных мальчишек и выкинула, стёрла, сожгла все послания к чертям, будто и не было их. Не заботясь о чувствах блудного студента, провалявшегося где-то там полгода и не нашедшего ни одной зацепки, в комнате, которая тогда казалась их идеальным общим домом.
Руки тянулись к мобильному, все номера оставались на месте, но силы воли не хватало нажать на звонок. Слишком поздно что-то менять, их нет даже в городе. Может быть стоило дать знать о себе хоть немного раньше… Не было никакого толка сейчас об этому думать, и отвлёкшись от мрачных мыслей Эвен продолжил осмотр. У крайней слева кровати оказался одинокий рюкзак, а под самой средней — чемодан ярко-синего цвета. Он не мог понять, почему сразу их не заметил, и лишь то, что его друзья никогда не выбрали бы такие вещи, позволяло не тешить себя странными надеждами.
Второй курс Эвена Бек Найшейма начинался сумбурно и одиноко, и, говоря откровенно, он бы ничего не хотел менять. Даже если в самопровозглашённом одиночестве и была нездоровая доля мазохизма. Вдоволь насмотревшись на ближайший лес и вытащив из закромов чемодана инструменты, он отправился строить свою жизнь в этих стенах заново, начиная со злополучного стола. А потом, если соседи не посчитают его ненормальным, можно было и познакомиться.
Столовая в кампусе была построена ещё в те года, когда на весь университет приходилось около ста избранных студентов. Преподаватели искренне верили, что именно это и было лучшим временем заведения, но увы, сами тогда учились разве что в школе, а может ещё пачкали пелёнки. Посему в довоенном строении, даже отреставрированном по последнему слову техники, катастрофически не хватало мест. Дрейк и Оливер, видно наловчившиеся ещё на первом курсе, успели занять очередь, явно продвигающуюся в параллельной вселенной. За те тридцать минут, что они стояли в толпе, Эвен не заметил, чтобы хоть кто-то вокруг сдвинулся вперёд ни на дюйм.
Живот издал возмущённый рык, скорее всего общаясь с соседями, и чтобы хоть как-то отвлечься, Эвен высматривал вдали свой, теперь уже не кособокий, персональный столик. Сидеть у общежитий за обедом здесь не любили, предпочитая располагаться под бесконечными деревьями на манер хиппи, используя любимые куртки в качестве пледа. Странные приоритеты, но приезжим не стоило судить местных, это Эвен усвоил ещё три года назад, напоровшись на группу угрожающего вида парней, которые в итоге оказались легкоатлетами. Менее угрожающими они от этого не стали, но вот пару советов по быстрому побегу студентам отсыпали, заодно завербовав в свои ряды Микаэля. Влюблённый взгляд того на мускулы парней был главной темой разговоров ещё, кажется, недели три.
Вернувшись из воспоминаний, Эвен понял, что всё это время простоял, пялясь в одну точку. Не самая лучшая стратегия поведения для новичка, которую в итоге пришлось сменить на рассматривание разношёрстного народа в зале. Счастливчики, кто успел прийти за обедом до образования очереди, уже сидели на большой поляне, греясь в солнечных лучах. Без особых насмешек над ожидающими, но и без жалости. По крайней мере, откладывать трапезу из-за пары сотен голодных взглядов никто не собирался.
Поймав себя на бесплотных попытках высмотреть знакомые тёмные макушки, Эвен с удивлением заметил, что конец страданиям близок: Оливер тянулся через трёх девушек к сокам, попутно отвешивая настолько странные комплименты, что те явно не могли понять хоть сотую часть их смысла. Может у них и выйдет подружиться, парень был забавным и весёлым, но улавливал атмосферу словно чёртов эмпат, за эти два дня всегда умудряясь вовремя заткнуться. Дрейк наоборот казался его противоположностью: медленно и очень вдумчиво укладывал к себе в тарелку брокколи, выбешивая этим одновременно всех окружающих и заодно себя самого. Воистину, эти парни вдвоём могли бы свести с ума кого угодно, благо Эвен, выросший среди таких же странных бесенят, вливался в коллектив идеально.
Намазывая маслом долгожданный тост и одновременно пытаясь не вылить на милую девочку впереди подрагивающий стаканчик с кофе, он заметил на себе чей-то пристальный взгляд. Желание обернуться было невыносимым, но вместе с тем терять остатки концентрации было слишком непозволительно. Аккуратно пристроив стаканчик на плечо выползшего из ниоткуда Оливера, Эвен бросил взгляд в конец зала, туда, откуда, как ему казалось, кто-то активно старался прожечь в нём дыру — но успел заметить лишь тёмную толстовку и невысокий рост ускользающего сквозь толпу парня.
Наживать врагов не хотелось совершенно, а других мыслей относительно странных взглядов у него не было, посему здраво рассудив, что, опять же, пялиться в спину кому-то там слишком странно, Эвен, наконец, оплатил чёртовы тосты и двинулся к выходу. Лёгкое чувство дежавю не проходило с утра, но он до последнего пытался списать это на забытую любовь к бессмысленному ожиданию. Другие воспоминания прочно хранились за мраморной стеной из всякой ерунды, вроде вкуса пива или запаха приправ на летней кухне.
Утащив сопротивляющихся парней за почти идеально починенный столик Эвен, наконец, вздохнул полной грудью. Идеально. Может и не так, как могло бы быть… там, в другом измерении, в прошлом или будущем, но невероятно потрясающе. Усевшийся на облезлый пенёк с наибрезгливейшим выражением лица Дрейк оказался тем самым недостающим элементом, чтобы Оливер заржал, свалился со складного стула и подбил ногой стол, свалив всю еду на землю к чёртовой матери.
Помирая со смеха, в остатках чужого салата, Эвен был на удивление абсолютно счастлив.
Большую часть занятий вели по привычному принципу — пока тебя видят, присутствие отмечают и замечаний не делают — ты хороший студент. Если вдобавок к прочему ты сможешь решить два теста из трёх, вполне возможно даже заработаешь скидку на обучение. Такие условия устраивали почти всех, разве что кроме работающих однокурсников и профессора Грина. И если с первыми недовольными разбирались убеждением и отчислением, угомонить новаторски настроенного мужчину не мог никто. Может оттого, что он всё-таки был доктором наук и деканом факультета, а может его просто боялись, вдруг ему пришло бы в голову переключиться со своими вопросами от студентов к коллегам?
На пары к Грину попадать боялись, предпочитая отработать пропуски где угодно ещё, как минимум из-за того, что в аудитории не было ни одного безопасного места. Кого, о чем и зачем спросить, казалось, не знал даже сам профессор, вгоняя тем самым и без того нервных студентов в панику. Но были и у него плюсы: тех, кто активно врывался в полемику, он любил, поощрял и всячески защищал, стараясь культивировать среди «тестовых зомби» хоть кого-то с мозгами. Эвен считал это занятие, безусловно, полезным и может даже нужным, но лишь когда на это можно было полюбоваться со стороны. Определённо не принимая в диспуте участия. По пыткам студентов профессором Грином, наверное, можно было бы написать курсовую работу, если бы только он не был тем, кто её допускал.
Посему занятия профессора он посещал активно, даже радостно, вплоть до этого дня. Всё началось внезапно, когда он отвлёкся, пытаясь безуспешно высмотреть в огромной аудитории своего надоедливого наблюдателя, Грин подкрался незаметно к их ряду и спросил в лоб:
— В чем смысл жизни, мистер Бэк Найшейм?
Одновременно в голове Эвена пронеслась тысяча вариантов, от несбыточных мечтаний до наполеоновских планов. Все они выглядели идеально, каждая вселенная, каждый иной исход всё тех же событий. Слишком много несбыточного на него одного. Но была у этих планов, задумок, вариантов всего одна общая черта, абсолютно до тошноты банальная, кроме которой ни черта больше не приходило в голову…
— В счастье, мистер Грин.
Брови у профессора непроизвольно поднялись вверх, видимо он ожидал то ли других вариантов, то ли большей конкретики. Казалось, он даже призадумался над ответом, чем побудил всех неспящих однокурсников повернуть головы в сторону странной беседы.
— В чем же тогда счастье? — он улыбался уголками губ, что делало его хоть немного не таким суровым. Если отвлечься от атмосферы, забыть, кто он есть, то мистер Грин выглядел как самый обычный пожилой мужчина. В этот момент Эвен почти решил спросить его, знает ли он ответы на свои вопросы.
— Я пока не нашёл ответ, профессор, — даже не приблизился, если бы он решился отвечать откровенно. Чувство дежавю крепко держалось полторы недели, и сейчас Эвен думал лишь о том, что для счастья ему достаточно будет не испытывать этого ощущения дни напролёт. — Но думаю, обязательно узнаю. В ближайшем будущем.
По залу прокатился тихий смех, быстро сошедший под взглядом профессора, и когда мистер Грин уже направился к кафедре, он резко обернулся и, кажется, искренне сказал:
— Обязательно сообщите мне, если узнаете, мистер Бэк Найшейм.
Это было почти похоже на план, ну или неплохой мотив, найти то самое счастье, которое люди пытаются найти всю жизнь и рассказать об этом преподавателю, которого знаешь от силы с год. Но зато забавно, Эвен усмехнулся и быстро обернулся, почувствовав на себе прожигающий знакомый взгляд. На протяжении этих полутора недель такие моменты вошли в привычку: Эвен оборачивался, парень терялся в толпе или просто куда-то девался, как по мановению волшебной палочки, чем сначала интриговал, а сейчас добился вполне ощутимого раздражения.
Как и сейчас, оглядев верхние ряды аудитории, Эвен заметил его не сразу, узнав лишь по привычному стилю и комплекции. На последнем ряду, положив ноги на стол, сидел худощавый парень в мешковатой одежде. Глаза и лицо были прикрыты козырьком бейсболки, которая в свою очередь была частично скрыта тёмным капюшоном безразмерной толстовки. Если бы не выдержанность одежды в одном стиле, парень напоминал бы подозрительную личность, которой, собственно, по определению Эвена и являлся, но здесь всем и на всё было безразлично, так что со своей странной проблемой ему придётся разбираться самостоятельно.
Продолжая буравить незнакомца взглядом ещё с минуту, он сдался, отвернувшись, и принялся за монотонную работу по записыванию гриновских лекций, которые, в отличии от его неожиданных вопросов, были слишком близки к учебным стандартам. Практически засыпая на потёртой парте в конце лекции Эвен был уверен, что почти понял определение того самого счастья, но предательски важная мысль ускользнула, так и не оставив в его голове однозначного ответа.
Встреча случилась совершенно неожиданно примерно четыре дня спустя. Комнату 37 на четвёртом этаже общежития для второкурсников они продолжали делить втроём, что, безусловно, радовало парней, разбросавших одежду и книги заодно ещё и на три свободные кровати, помимо собственных. Посему к субботе третьей недели комната приобрела вид то ли свалки, то ли отвратительного по обустройству магазина, торгующего черт знает чем. Было принято пугающее, но необходимое решение — прибраться, что в итоге привело лишь к ссоре и большой горе мусора у двери, с выносом которой комната не стала выглядеть опрятнее ни на йоту. Оливер, усевшись на стул, покрытый разноцветной кучей его же грязных футболок, о чём-то сосредоточенно думал, периодически издавая междометия, раздражающие Дрейка, третий час пытающегося сортировать свои бесконечные книги в каком-то особом порядке.
Ничего из этого не приносило ощутимого результата обоим, как и то, что Эвен ошибочно решил им об этом сообщить. В итоге его, как самого бесполезного, единогласно выпнули за двери «погулять» и не мешать придумывать важные планы. Идея казалась самой разумной из всего, что было предложено за день, да и Оливер уже начинал посматривать в сторону своего телефона, что в большинстве случаев означало его слабоватую ложь при побеге на свидание, которое он искренне пытался прикрыть каким-то очень важным делом. В такие моменты Дрейк обычно тоже спешил на «свидание», которое потом внезапно отменялось и заводило его в глубины университетской библиотеки. Казалось, от этой странной лжи должно было быть хуже, но парни, наоборот, были удовлетворены ответами друг друга, даже если знали правду.
Эвен был уверен, что если посмотреть со стороны, в нём тоже можно было найти бесчисленную кучу всяких разных странностей, начиная от отсутствия звонков, смс и писем, и заканчивая чёртовым непонятным сталкером. Ни одна из специфических особенностей его не трогала, разве что любопытство, подогреваемое невозможностью толком разглядеть лицо парня, не получало нужного выхода. Уже в десятый раз Эвен старался вытолкнуть из головы мысли о слежке или засаде, убеждая себя, что он-то как раз умный, серьёзный второкурсник, и бегать по кампусу за первокурсником (да, он успел разузнать его курс), ему совершенно не к лицу. Но судьбе, как и обычно, было глубоко плевать на чьё-то упрямство и уверенность, ибо стоило ему прийти к любимому дереву в окрестностях территории, там уже сидел… сталкер.
Парень низко склонился над какими-то бумагами и, полностью погрузившись в себя, делал росчерки ручкой по листу. Вокруг валялись скомканные бумажки, подойдя поближе и подняв одну, Эвен увидел на ней своё собственное лицо. Одноцветный рисунок не мог передать картинку полностью, но ярко-чёрная струйка, вытекающая из его рта, и закрытые глаза намекали на некоторые очевидные выводы. Он честно хотел начать диалог с привет, но как-то не получилось, вышло самое что ни есть хамское:
— Какого хрена? — парень подскочил, выронив всю стопку бумаг, которую держал в руках. Ветер, не особо церемонясь, разметал некоторые листы по траве, а часть закинул на близлежащие деревья. Как назло невозможно было разглядеть ни одного рисунка, помимо злополучной картинки, которую Эвен сминал в руках.
— Э-эвен?
Хотелось бы тоже назвать оппонента по имени, или фамилии, или хоть как-то, кроме «сталкер», которым Эвен периодически называл парня в своей голове. Но в данной ситуации, казалось, не было подходящего момента спросить имя, или почему он так себя ведёт, да и банальное «что с тобой не так?», тоже никак не хотелось говориться. Они стояли друг напротив друга и молчали, Эвен осматривал его с ног до головы, запоминая на кой-то чёрт, каждую особенность увиденного лица. Обычный парень, светлые волнистые волосы, серо-зелёные покрасневшие потерянные глаза, как будто от хронического недосыпа. Держит свободной рукой шею, как будто прикрывая что-то или боясь удушения. Странная картина. Бледное лицо, чуть ниже ростом, вроде бы — ничего особенного, но ступорозное состояние не проходило, и ни один адекватный вопрос не приходил на ум.
Первым очнулся парень: дёрнулся, отступил на шаг и в сумасшедшем темпе бросился собирать разбросанные листы вокруг. Эвен присел и, с намерением помочь, схватил первую попавшуюся бумагу, зависнув на ней минуты на три. Когда он уже готов был поднять взгляд, поборов приступ нелепого стеснения, оказалось, что сталкер резво двигался в сторону своего общежития. На паническое «Стой!» он не затормозил ни на йоту, оставляя шокированного и разбитого Эвена с его военными трофеями в руках.
Он шёл по просёлочной дороге, обходя ямы и мелкие лужи на пути. Сумерки сгущались, а огни города уже были не видны даже в отдалении. Туман закрывал обзор дальше нескольких десятков дюймов впереди. Искать кого-то в таких условиях было безумно глупо и тщетно, но Эвен срывал голос, выкрикивая в темноту впереди всего одно имя:
— Исак! ИСАК! Вернись! Исак…
Глупо было приезжать в эту глушь, даже на уикенд. Ещё глупее надеяться и жить без плана, не обращая внимания на все скандалы в прошлом. Сейчас он корил себя сколько было сил: что слишком слаб, что поверил Исаку, когда тот наивно обещал жизнь одной минутой…
Они не справлялись, чёрт возьми, они вообще не справлялись. Эвен думал о чём угодно: о матери, которая наверняка волнуется, что они опять пропали на все выходные, о Сане, которая помогала Исаку справиться, что было сил, но всё тщетно… Черт. Все мысли возвращались лишь к одному: Исак убежал. Один, в темноту и незнакомые дворы рьюканских улиц. Он искал его так долго, что казалось, они далеко за городской чертой и уже ушли в чёртов пригород.
— ИСАК!
Как и раньше, без ответа. Связи не было. Эва колесила по другой стороне от их дома на машине, наверняка костеря Криса за длинный язык на все лады, но какое сейчас это имело значение? Того, что было не вернуть.
Вдалеке показался небольшой огонёк и Эвен бросился вперёд со всех ног, надеясь, что это хотя бы какой-то местный горожанин. А может Исак, включивший на телефоне фонарь…
Фара проезжающей через Рьюкан фуры не была светом от телефона, и совсем не походила на отсвет уличных фонарей, но было слишком поздно. Отлетая на обочину, и ощущая отвратительный хруст костей, Эвену отчётливо услышал, что кто-то звал его по имени.
Эвен вырвался из сна, когда на часах было почти три ночи. Простыни оказались мокрыми от пота, а руки тряслись так, что поджечь сигарету вышло лишь раза с пятого. Парни, к счастью, продолжали спать, хотя его крик, казалось, повис в тишине тёмной комнаты. Курить в помещении было запрещено, но ему сейчас не было до этого никакого дела. Распахнув окно и высунувшись почти полностью в прохладу сентябрьского утра, Эвен курил и собирал по частицам воспоминания о безумном сне.
Реалистичность кошмара пугала до дрожи, руки ещё чувствовали холод асфальта, а в голове слишком отчётливо для обычного сна слышался лязг тормозов. Левая рука непроизвольно потянулась к шее, туда, где было его счастливое родимое пятно — маленькая чёрная родинка в форме ромба. Стоило дотронуться до неё, и Эвен всегда успокаивался, но в это утро одного касания не хватало, в голову упорно лезли картинки этой страшной ночи. Как назло вспомнилось, что парень, Исак, держался за шею при их последней, реальной, встрече.
Хоть во сне он так и не видел лица того, за кем бежал, Эвен всё равно отчётливо чувствовал, что это именно его имя. Чёртов мальчишка со страшными рисунками и пустыми глазами не отпускал теперь даже во снах, отсылая каким-то непонятным образом безумные картинки. Но, помимо липкого ужаса от ощущения собственной смерти, Эвен цеплялся за то чувство — паники, граничащей с безумием — от осознания, что Исак тоже мог пострадать. Почему-то мысль о своей кончине не вызвала и толики подобных эмоций.
Выкинув окурок прямо из окна, он прикрыл створку и прислонился лбом к холодному стеклу, в полутьме вытаскивая из-под подушки разглаженные листы бумаги. Смотреть на собственное окровавленное лицо сейчас не было никаких сил, но вот второй рисунок, тот, что ввёл его в почти что паралич, был как нельзя кстати. Схематичный, но талантливо нарисованный, какой-то весь остро-болезненный… Как Исак, спящий сейчас в соседнем здании.
Клубы дыма, кровать и лишь они на ней, раскуривающие на двоих одну сигарету, лежащие так близко, что можно дотянуться рукой, провести кончиками пальцев по лицу, на другой половине подушки. Счастливые, с примесью горечи и любви. Такой, о которой Эвен даже не мечтал. Которую никогда за все двадцать лет даже у других не видел.
Он лёг обратно на кровать, поплотнее укутавшись в одеяло, надеясь хоть так избавиться от непрекращающейся дрожи, и убрал рисунок под подушку, тщательно разгладив перед этим все его углы. Наверное, сумасшествие заразно, раз одного почти диалога и нескольких взглядов ему оказалось достаточно, чтобы, как и Исак, сойти с ума. В безумии своего персонального сталкера он точно не сомневался.
Закрывая глаза, Эвен сконцентрировался на злополучной картинке и со всей болезненной искренностью пожелал, чтобы следующий сон был именно таким.
Последующая неделя была наполнена учёбой во всех возможных и невозможных вариациях. Преподаватели, решившие, что студенты успели втянуться в атмосферу обучения, поднажали и стали заваливать несчастных бесконечным потоком докладов и курсовых. К Дрейку, прослывшему на потоке умным парнем, подтягивались студенты, с почти-что оленьими по размеру глазами и умоляли помочь, что определённо поднимало ему самооценку и одновременно бесило Оливера, на похождения которого всем вдруг внезапно стало наплевать. Эвен искренне пытался поддерживать беседу, вымучивать из себя защиту докладов и даже отличиться в спорте, задумавшись о чем-то и как ни странно пробежав норматив быстрее всех. Но даже бесконечный поток движущихся и суетящихся вокруг людей не мог заставить его забыть о кошмаре. И рисунках, которые стали его постоянными спутниками, аккуратно сложенные и бережно хранимые в кармане.
Исак Вальтерсен оказался нелюдимым первокурсником, о котором никто толком ничего сказать не мог. Жил в оплачиваемой отдельной комнатке и не общался ни с кем, ни из студентов, ни из преподавателей, проводя всё свободное время в наушниках или классе рисования. Он мастерски избегал любых встреч, где бы Эвен ни пытался его подстеречь, так что хоть для диалога, хоть для выяснения отношений Исака найти было невозможно. И вроде бы, такая манера поведения должна была успокоить Эвена, ведь кошмары не появлялись с той злополучной ночи, но постоянное чувство дежавю и упорные настойчивые, пусть и редкие, взгляды держали в тонусе и подогревали затухающий интерес.
Под конец второй недели и после странного сна, наполненного буднями в другой школе, с другими друзьями и Исаком, постоянно смотрящим сквозь него, Эвен решил начать действовать. Если выловить персонального сталкера стало невыполнимой задачей, нужно было пробраться к нему в логово, то есть в комнату и поискать улики там. Что это за улики, насколько противозаконно и аморально он собирался поступить и вообще «зачем», «как» и «почему» было отметено в сознании как лишние детали.
Осталось лишь проработать детали и найти время для выполнения плана. Только и всего.
Корпус первокурсников стоял в небольшом отдалении от остальных, по абсолютно никому не известной причине. Так тянулось уже десятки лет и видимо никто кроме Эвена не находил это чем-то странным. Когда он учился на первом курсе, то пытался подбить друзей придумывать теории, почему же несчастных детишек, хотя какие они вообще детишки, так явно ограждают от остальных, но, увы, затея не пошла. Сейчас само расположение здания было как нельзя кстати, учитывая специфику будущей противозаконной деятельности.
Эвен не гордился собой, а уж решениями своими и подавно, посему пытался отгородить все моральные аспекты проникновения в чужую спальню куда-нибудь в подсознании подальше. Там же были ещё сотни разумных способов узнавания правды, которые как раз таки вытащить оттуда так и не вышло. Время, выбранное для затеи, оказалось идеальным — все голодные первокурсники, а также, видимо, и некоторые преподаватели, которые должны были находиться на территории, стояли в бесконечной очереди. По пути к корпусу Эвен не наткнулся ни на кого, кроме парочки ежей, которым на него и его моральные дилеммы было всё равно.
Комнату Исак выбрал тоже как нельзя кстати, шанс, что помимо него кто-то из соседей вдруг решил не идти на завтрак уменьшался в геометрической прогрессии. Встретить же самого Исака в его спальне было не лучшим исходом операции, но и не самым худшим, в конце концов, ведь первоначальной целью было узнать всё у него лично. Заодно стоило бы спросить, зачем тратить такую крупную сумму денег на отдельную комнату, если всё равно живёшь в общем общежитии, но Эвен был уверен, что даже при подходящем случае не смог бы такое спросить. Впрочем, любопытства это не отменяло.
Попасть внутрь оказалось достаточно простой задачей — подтянуться и залезть на балкон общей гостиной, который, как и у них в корпусе никогда не закрывался. Три шага вправо, вверх по лестнице на этаж и самая крайняя дверь справа, у стены. Комната 14 оказалась закрыта, что несколько смутило удачливого домушника, но не настолько, чтобы не вспомнить о булавке и способе вскрытия простеньких общажных замков. Когда живёшь в одной комнате с четырьмя раздолбаями — научишься всему. Только вот радоваться таким умениям или нет, это, как считал Эвен, был выбор каждого.
Дверь тихонько скрипнула, пропуская гостя, и плавно закрылась за ним, оставляя его один на один с абсолютной тишиной. В попытке отыскать выключатель Эвен умудрился что-то сшибить и на что-то наступить, но в целом, он считал свой план пройденным наполовину. До тех пор пока не осмотрелся.
Стены, покрытые однотонными обычными обоями, были увешаны рисунками и плакатами почти во всех свободных местах. И если норвежские группы и семейные фото понять было легко, то бесчисленное множество рисунков, набросков и картин казались полнейшим перебором. А на десерт, на него в упор с противоположной стены смотрел он сам, точь в точь как в том сне, распластавшийся на асфальте с ещё бьющейся жизнью в глазах.
Шок от увиденного не позволял первое время заметить, как углы этой картины и стена на десятки дюймов от неё были увешаны маленькими рисунками с ними двумя. В незнакомом отеле, кафе, на абсолютно чужих ему улицах Эвен и Исак были вместе, стояли, держась за руки или исступлённо целовались. Сюрреализм происходящего подбирался к верхней границе, если бы не ненавистное уже, отвратительное чувство дежавю, что всё это, каждый момент, каждый сюжет когда-то с ним был.
Схватившись за волосы, Эвен сполз вниз и уселся прямиком на пол, борясь с накатившим приступом мигрени. Нужно было уйти, забыть это сумасшествие как страшный сон, как все кошмары и странные ощущения. Исчезнуть из этого нереального, чужого мира и жить дальше. Но даже с головной болью и трясущимися руками, с полной кашей в голове, Эвен точно мог бы сказать, что забыть это он бы никогда не смог. Хотя бы потому, что прежде его жизнь никогда не была настолько яркой.
С трудом поднявшись с пола и захлопнув за собой дверь чужой спальни, даже не озаботившись попробовать запереть её обратно, он ушёл к себе и завалился на кровать, не раздеваясь, трусливо пряча голову под подушку. Это никак не помогало, но давало ту необходимую иллюзию надежды, что всё в порядке. Что всё обязательно будет хорошо.
Подозрительно знакомая женщина тихо плакала на кухне, не обращая внимания на плеск текущей в раковину воды. Наверное, она даже специально пустила её, чтобы заглушить свои редкие рыдания, но Эвен не мог быть уверен наверняка. Хотелось подойти к ней, сесть на соседний стул и утешить её, хоть немного, только пока её семья не придёт, но почему-то не получалось.
Наконец он почувствовал, как ноги сами привели его к ней, а взгляд поднялся вверх, явно в попытке понять, что же случилось. Почему он был ниже её, не поддавалось объяснению, как и то, что слова как будто сами вылетели изо рта:
— Мама? Почему ты плачешь, мама?
Мама? Эта грустная одинокая женщина в пустой кухне? Она была прекрасна даже в слезах, но от её грусти становилось ещё паршивее на душе.
— Эвен, милый, что ты здесь делаешь? — она вытерла слёзы платком, и улыбнулась ему тепло и искренне.
— Доктор сказал, что это серьёзный диагноз. Мама? Я теперь умру?
Глаза женщины расширились, и Эвен почувствовал, как крепко и, вместе с тем, нежно она обняла его за плечи, притянув к себе.
— Конечно нет, дорогой, — тёплой рукой она провела ему по волосам, заправляя локоны за уши. — С тобой обязательно всё будет хорошо.
Закрыв глаза, Эвен стоял в нежных объятиях и безумно хотел, чтобы хоть она в этом странном мире была счастлива.
Мироздание любило пошутить — так он окрестил свой последний сон после полного морального истощения от исхода идиотского плана. Рассеянно рассматривая потолок под храп соседей, Эвен никак не мог понять, почему даже во сне они не могли быть просто счастливы. Мама была такой красивой и такой… настоящей. Как на тех фотографиях, что сохранились у бабушки дома. А он был чем-то болен, доставляя ей даже во сне одни только страдания. Если ценой за возможность побыть с мамой были её слёзы, он был скорее согласен пересмотреть в очередной раз свою смерть. Видеть и ощущать страдания дорогих людей не было уже никаких сил.
Собрав всю смелость, которой после этих безумных недель почти не осталось, Эвен, быстро приведя себя в относительный порядок, двинулся к корпусу первокурсников, чтобы подкараулить жертву там, куда она придёт в любом случае. Играть в догонялки больше не хотелось, хотелось правды и, может, хоть какой-то определённости, надежду на которую он лелеял из последних оптимистичных сил. Но и они иссякали с каждым странным моментом, заставляя сомневаться в собственном психическом здоровье.
Пункт наблюдения был обозначен, занят и Эвен, отключившись от реальности, принялся ждать, отвлекаясь разве что на парочку ежей, видимо возвращавшихся со вчерашнего похода. В голове как назло всплыла последняя лекция у Грина, когда в конце занятия он спросил, чуть понизив голос:
— Нашли ли вы своё счастье, мистер Бэк Найшейм?
На что Эвен со всем своим упорством и подкатывающим отчаянием выдал:
— Да, видимо счастье в ответах на все вопросы.
Грин тогда хмыкнул и отвернулся, пробубнив что-то похожее на «ищите лучше», но сейчас, стоя на карауле, Эвен задавался вопросом, а нужны ли эти ответы вообще. И что будет потом, когда он узнает то, чего знать, возможно, даже не хочет.
Из двери выскользнула знакомая фигура, и он, в три прыжка догнав Исака, подтащил его к ближайшей стене, скрытой от посторонних глаз. Тот, как ни странно, не сопротивлялся, лишь смотрел себе под ноги, отказываясь поднимать на оппонента глаза. Разводить уговоры Эвен был не настроен и, прижав поплотнее парня к стене, принялся за допрос.
— Я хочу знать всё.
Исак молчал не поднимая головы, как будто это не он сейчас практически повис в чьих-то руках вместо того, чтобы сидеть на занятии.
— Ты слышишь меня? Ответь мне.
— Тебе это не нужно.
— Не тебе решать, черт возьми, что мне нужно.
Он сам не заметил, как перешёл на крик и чуть ослабил силу, с которой удерживал Исака, от чего тот сполз по стене, садясь прямиком на мокрую траву.
— Прости. Я не хотел на тебя орать.
— Уверен? — он наконец поднял голову, смотря на Эвена своими невозможными серо-зелёными глазами. В упор, практически не моргая, казалось, он пытался одним взглядом донести до него свою боль.
— Исак, пожалуйста… Мне нужно знать. Я ничего не понимаю…
Он хмыкнул, снова опуская голову, и выдал то, что Эвен точно не ожидал услышать.
— А ты думаешь, я понимаю? Я контролирую всё это дерьмо?! Я похож на человека, который всё контролирует?
— Тогда объясни мне! Расскажи мне всё, я могу тебе помочь!
— С чем помочь? Ты даже не понимаешь… Они всегда были со мной, с самого рождения, — он сжал зубы так сильно, что даже Эвен, присевший напротив, услышал их скрип. — Эти грёбаные сны преследуют меня с детства, Эвен. Наша счастливая прошлая жизнь. Я вижу тебя, вижу снова и снова. Каждый мой сон — о тебе.
Исак не выдержав тихо всхлипнул, тут же вытирая выступившие слёзы рукавом толстовки. Не позволяя себе замолчать дольше, чем на пару секунд.
— Я любил тебя даже тогда, когда не знал, что вообще способен на подобное. Рос с этой любовью к тебе, к тому тебе, который мёртв. Которого не вернёт мне ничто, и тому Исаку тоже.
Эвен молчал, не зная, что сказать, что вообще можно на это всё ответить. Сидел и смотрел пустыми глазами на того, кто только что признался ему в искренней любви…
— Ты хочешь быть со мной? Связать жизнь с таким вот мной? Такой правды ты хотел, Эвен?..
— Нет. Да. Я не знаю! Я не знаю тебя, Исак, — в глазах напротив отразилась такая боль, что Эвену стало трудно дышать. Хотелось банально оправдаться, что он не то имел в виду, но слова шли нескончаемым потоком. — Я просто схожу с ума. От всего этого. Слишком много, Исак… Я тебя совершенно не знаю.
— Сходишь с ума от меня? — он попытался отшутиться, но вышло слишком убито. Они так и просидели, неизвестно сколько, пока Эвен первый не решился сказать то, что вертелось на языке.
— Я просто не могу никак привыкнуть, что моя жизнь буквально разрушается на глазах. Сходит с ума…
— Не хочешь окружать себя чокнутыми людьми?
— Что?
Исак улыбнулся своей привычной грустной улыбкой. Такой, которой не было ни на одной из его картин, и пробормотал еле слышно, скорее себе, чем кому-то ещё.
— Просто фраза вспомнилась, забудь.
Он поднялся и пошёл обратно в сторону своего общежития, так и не обернувшись, оставляя Эвена одного разбираться с их, теперь уже общими, демонами.
Исак лежал напротив, отчаянно заглядывая в глаза и пытаясь увидеть в них что-то понятное лишь ему одному. Эвену казалось, что он продирается сквозь толщи ваты. Слова давались с трудом, было почти невозможно сконцентрироваться на тихом нежном голосе Исака. Его отчаянного, любимого Исака.
— Я просто знаю, что это не сработает.
Потому что так было каждый раз. И будет снова. Эвен понимал, даже в полном безэмоциональном состоянии, что их не ждёт вместе ничего хорошего. Исак не должен быть рядом с психом… Не должен страдать.
—… и ты возненавидишь меня.
Да, самое болезненное из возможных исходов. Разрушить своей ущербностью жизнь ещё и ему… «Я не хочу!»
— Называется Исак и Эвен, минута за минутой.
Если бы это было возможно, Эвен бы согласился на всё. На самую сумасшедшую идею, на любой компромисс. Лишь трусливо веря, что Исак будет счастлив. С ним и до последнего дня.
— Минута за минутой.
До самого конца.
Заснув окончательно разбитым, не раздеваясь и не пытаясь даже настроиться на посещение лекций, Эвен проснулся на удивление бодрым. Особенно учитывая, что проспал он всего несколько часов. На губах ещё чувствовался вкус того поцелуя, скрепляющего договор о самых странных отношениях в Норвегии. И самых лучших, ему хотелось думать, что они были именно такими. До самого конца.
Впервые, с начала этих сумасшедших событий ему захотелось узнать, как всё было там… У тех Исака и Эвена. Смог ли он сохранить ту любовь, что Исак дарил ему, не требуя практически ничего взамен? Услышать и увидеть многие их счастливые минуты, свои счастливые минуты. Или создать их заново, строя то, что уже не сможет разрушить никакая болезнь.
Накинув первую попавшуюся толстовку и не отвечая на бесконечные вопросы взволнованных соседей, Эвен побежал в третий раз за последние дни к отдалённому корпусу. Это входило в какую-то печальную привычку: идти туда воодушевлённо, а возвращаться разбитым в пух и прах. Но он собирался изменить всё, изменить их жизнь, если другой национальности, семей и друзей оказалось мало. Если для счастливого будущего нужен всего-то один уверенный шаг…
Вбегая по лестнице и не заботясь ни о какой конспирации, он отворил знакомую дверь и закрыл её за собой, предотвращая любые попытки сокурсников Исака саботировать очередную сумасшедшую идею. Согласие же самого парня, оказывается, было не настолько необходимо. Стоило Эвену увидеть серое лицо, тёмные круги под пустыми глазами и сгорбленную позу, как мысли о людях за стеной перестали иметь хоть какое-то значение.
Нагло залезая в обуви на кровать и пристраиваясь рядом с сжатым в недоверии и, возможно, панике Исаком, Эвен начал говорить. Рассказывать всё, чем была наполнена его жизнь до сих пор. Про смерть матери, депрессию отца, отличных друзей и его собственные идиотские решения, из-за которых он и оказался снова на втором курсе этого рокового университета. Он говорил, говорил и не мог остановиться, пытаясь донести до Исака всю разницу между ними: им и тем Эвеном, который был неплохим человеком, но слишком боялся сделать тот самый важный шаг.
Исак, казалось, не верил, но повернулся и смотрел распахнутыми глазами, видимо пытаясь заодно прочесть по губам те слова, что мог невольно прослушать. Мало ли, какие у него таланты. Эвен был намерен узнать всё, со временем, просыпаясь и засыпая вместе, отгородившись от бесконечных кошмаров и строя уже новую, другую жизнь.
— Минута за минутой?
— Нет, Исак. Просто вместе и до самого конца.